Джордж Макдональд и его работы

Один за одним именитые романисты викторианской эры вновь рождаются для демократии в виде дешёвых изданий, так что сегодня честолюбивый трубочист всего за несколько шиллингов действительно может составить себе пусть небольшую, но прекрасную библиотеку. Среди этих писателей есть один, совсем недавно замеченный и изданный г-ном Ньюнсом в таком же доступ­ном виде, который (если я, конечно, не ошибаюсь) является одним из самых замечательных лю­дей нашего времени.

Настанет день, и читатели откроют для себя д-ра Джорджа Макдональда, как открыли когда-то Блейка — ещё одного гения, которому всегда недоставало художественного мастерства. А до тех пор Макдональда, как в своё время Блейка, будут презрительно задвигать в тень, и только любители пользоваться чужими идеями станут трудолюбиво рыться в его книгах.

Если быть великим — значит держать в своём разуме или сердце всю вселенную, тогда Джордж Макдональд поистине велик. Как никто другой, он всегда приносил с собой удивительно естественный дух благородного героизма. Одно время он устраивал постановки «Путешествия пилигрима», сам играя в них слугу Толкователя по имени Дух Мужества, и уже сама возмож­ность подобного действа говорит о нём удивительно много, ибо никто другой из наших современников на это не способен.

Вряд ли нам удалось бы совершенно серьёзно воспринять Мэтью Арнольда в расшитых блёстками доспехах или профессора Хаксли, размахивающего мечом в свете театральных софитов. Но д-р Макдональд казался фигурой стихийной, человеком вне вре­мени и истории, как будто сам вышел из своей собственной сказки. Он был настоящим мистиком, для которого сверхъестественное было совершенно естественным и родным.

Многие набожные авторы писали аллегории и фантастические сказки, которые лишь силь­нее утвердили всех нас во мнении, что ни один литературный жанр не несёт в себе так мало ду­ховности, как аллегория, и ни в одном другом произведении не найдёшь такой скудости вообра­жения, как в сказке. Но от всех этих сочинителей Джорджа Макдональда отделяет настоящая пропасть глубочайшей оригинальности замысла. Разница в том, что обыкновенная сказка с моралью в конце иносказательно намекает нам на реальную повседневную жизнь. У Макдональда са­ми истории о реальной жизни уже являются аллегориями или замаскированными переложениями его сказок.

Он не рядит людей или идеологические движения в костюмы рыцарей или драконов. Наоборот, он думает, что рыцари и драконы, которые на самом деле существуют в вечном цар­стве, в нашем мире принимают обличье отдельных людей и движений. Корона, шлем или сияю­щий ореол вовсе не кажутся ему причудливыми украшениями, а вот цилиндр и фрак — вещи странные, гротескные, как маски сценических заговорщиков. Его аллегорические повести о гно­мах и грифонах не опускают завесу, а раздирают её. В одной из этих странных книг, изданных лишь к концу жизни автора, лишь наполовину поддающихся расшифровке и таких же сума­сбродных, как книга какого-нибудь пророка, главному герою указывают на пышный розовый куст и говорят, что этот куст растёт как раз на том месте, где в гостиной стоит рояль. Понять эту мысль — значит понять Джорджа Макдональда; только не забудьте, что символом здесь являются не розы, а рояль.

Это явственно видно в романе «Маркиз Лосси», которым г-н Ньюнс начал серию дешёвых изданий Макдональда. Это не лучшая из его книг; с художественной точки зрения в ней нет счёта недостаткам. Но почти все погрешности романа — это лишь прелести хорошей сказки. Ясность этической дилеммы; ничем не незамутнённая война света против тьмы, в которой нет места су­меркам скептицизма или робости; стихийная мощь равнин и гор и красота человека, относящего­ся к Природе, как к собственной матери; безупречный героизм героев и явное уродство злых пер­сонажей — во всём этом видится дух, глядящий на мир юными, наивными и ужасными глазами Джека-Победителя великанов.

Д-р Макдональд слишком хороший поэт, чтобы быть хорошим романистом в лучшем смысле этого слова. Ибо слава настоящего романиста в том, чтобы умудриться взглянуть на человечество под сотней разных углов, а слава поэта — в том, чтобы гля­деть на него с одной-единственной точки зрения. Д-р Макдональд видит мир окутанным в страшные и прекрасные багровые одежды Божьей любви. Он даже на мгновение не способен се­бе представить, как этот мир выглядит сквозь зеленоватые очки циника. Он не способен описать циника — как Шелли никогда не смог бы описать зеленщика, исправно посещающего баптист­скую церковь, или Китс — богатого городского купца. Модные негодяи в романах Макдональда никак не похожи на тех пустых, добродушных, механически приветливых полевых зверей, спо­койных и горделивых, как коровы, какими они являются в реальной жизни. У него все злодеи — это неразборчивые, уродливые создания, подобные сказочным драконам, по какой-то нездеш­ней прихоти пожирающим невинных девушек. Они существуют не для того, чтобы их изучать, а для того, чтобы с ними сражаться.

Но самым интересным в «Маркизе Лосси» является то, что в нём кроется главный секрет работы Джорджа Макдональда. Молодой рыбак-шотландец, следуя бескомпромиссному чувству простоты и чести, отправляется в фешенебельный лондонский дом, чтобы спасти фешенебель­ную молодую леди (которая, как он знает, приходится ему сводной сестрой) от позорного брака с недостойным мерзавцем. Как я уже говорил, эту историю нельзя назвать лучшим образцом художественного мастерства Джорджа Макдональда. В ней трудно отыскать хотя бы одну сцену, ко­торая была бы выстроена по всем правилам композиции; повсюду мы натыкаемся на избыток философии и недостаток психологии. И тем не менее, вся эта история оказывается странно жи­вой, она захватывает, как детектив. Читая её, всё время чувствуешь радостное волнение и трепет, даже не понимая, почему.

Но всё станет ясно, когда мы вспомним великолепную сказку Макдональда «Принцесса и Кёрди». В ней мы узнаём о мальчике-рудокопе, который, повинуясь зага­дочному повелению пожилой феи, отправляется спасать короля и принцессу от опасностей и за­говоров, подстерегающих их в чудовищном и злом городе. Внезапно мы понимаем, что и роман, и сказка — это одна и та же история, что в жилах романа течёт сказочная кровь, что реалистиче­ский роман — это всего лишь скорлупа, а ядром ореха является сказка. Так что вся неуклюжесть, все отступления, вся внезапность или чрезмерная замедленность действия означают лишь то, что герой только и ждёт, чтобы отбросить в сторону чёрную шапочку и куртку Малькольма Макфейла и наконец-то провозгласить своё настоящее имя: Кёрди, защитник фей. И книга была такой живой и захватывающей как раз потому, что бессознательно мы с самого начала это чувствовали.

Джордж Макдональд входит в сказочную страну так, как будто возвращается к себе домой. Однако хотя он был и природным кельтом, и мистиком до мозга костей, его работы не стали ча­стью популярного нынче увлечения кельтским мистицизмом — главным образом потому, что представители этого движения были охвачены непонятно откуда взявшейся мыслью о том, что мистик просто обязан быть печальным. Наверное, им понадобится одно-два столетия, чтобы осо­знать то, что Макдональд знал всегда: печаль — весьма легкомысленная штука по сравнению с серьёзностью радости. Печаль — это тень, пустота, небытие; она связана лишь с вещами триви­альными, вроде смерти. Радость же полнокровна и реальна, и только ей мы обязаны обновлением и продолжением жизни. Печаль безответственна; она с тоскою будет смотреть, как вселенная разваливается на куски, но не пошевельнёт и пальцем. Радость полна ответственности и удержи­вает весь мир, висящий в бескрайнем пространстве.

Эта мысль о том, что всевышняя Сила вечно бодрствует, наполняет все произведения Макдональда неизмеримой серьёзностью полного сча­стья, серьёзностью играющего ребёнка. Его книги пронизаны удивительным сиянием: распустившиеся бутоны кажутся разноцветными языками огня, вырвавшимися из пылающего сердца мира; каждый куст, притулившийся на утёсе горы, похож на терновый куст, горящий огнём, и горит он ради той же славы, что и куст Моисея. Именно это чувство поразительной тайны, кото­рую вселенная хранит с почти что мучительной радостью, заставляет других современных ми­стиков стыдиться своей тоскливой усталости. Как будто человек, обладающий настоящей тайной, когда-нибудь может почувствовать себя усталым!

Есть ещё один художественный момент, в котором д-р Макдональд повёл нас совершенно оригинальным, непроторённым путём. Я имею в виду осознание гротескного в духовном мире.

Он писал детские стихи, полные какой-то ночной анархии, как нелепый, шутовской сон. Вот, например, Филин у него говорит:

Я умею видеть ветер. Кто еще может так?
Вижу сны, что прячет ветер в свой дурацкий колпак...
Ведь никто другой не видит, как наседка-луна,
Каждой ночью до зари сидит на море-гнезде.

На этих сумасбродных бракосочетаниях образов не может присутствовать никакого свя­щенника, кроме голого воображения. Но главный смысл оригинальности Макдональда заключа­ется вот в чём: нелепицу писали и другие современные авторы, но только ему удалось написать то, что можно назвать небесной нелепицей.

Мир «Алисы в Стране Чудес» — это мир чисто интел­лектуальной глупости. Действительно, у любого человека с сильным воображением, должно быть, бывают такие моменты, когда его внезапно настигает ощущение бездомности и паническо­го ужаса в этом мире математического сумасшествия, когда неразумие кажется ему более холод­ным и жестоким, чем разум, и когда он постигает глубокую истину о том, что на земле нет ниче­го более бесплодного, чем безграничное легкомыслие. Но экстравагантный мир Макдональда, где луна, как цыплят, высиживает морские корабли, а устрицы широко открывают рот, чтобы запеть песню, насквозь пронизан теплом любви, обнимающей весь мир, вселенским товариществом ре­бёнка. В этой огромной детской даже чудовища становятся домашними.

Как я уже сказал, д-ра Макдональда откроют только по прошествии какого-то времени. Есть люди и движения, которые, не успев уйти, сразу же оказываются от нас далеко-далеко — как та точка колеса, которая только что коснулась земли.

Сейчас мы живём среди поэтов, не способ­ных помыслить, что великая сила, удерживающая всю вселенную, может обладать более глубо­кими и сильными чувствами, чем они сами. Говоря потрясающими словами Данте, они не могут представить себе «ту любовь, что движет звёздами и солнцем», ибо те любови, о которых пишут они, были бы не в силах двигать и пушинкой чертополоха. Но великая мысль, которую постоянно выражает д-р Макдональд — и которую он всё время оставляет невысказанной, — никогда не пере­станет преследовать и нагонять нас.

Сотни раз в самые неожиданные минуты, на кривых улочках, в сумеречных полях, в гостиных, где уже зажглись вечерние лампы, нас вдруг снова и снова бу­дет посещать это странное ощущение, одновременно приводящее в замешательство и принося­щее утешение. Внезапно нам снова будет ясно, что и мы сами, и наши националистические фило­софии — все мы находимся в сердце одной большой сказки и играем там до невероятности глу­пую роль.


* * * * *

Навигация по разделу:


Сайт «Честертон.ру» (2001-2024) создал и поддерживает Вениамин Чукалов.

Rambler's Top100 Top.Mail.Ru